Кирилл Серебренников превратил шутливый роман Натана Дубовицкого "Околоноля" в спектакль о безнадежности (Фото)

Роман Должанский. Лирический героизм. "Околоноля" в Театре Олега Табакова (Коммерсант, 17.01.2011).
Алена Карась. Вмерзнуть в смерть. Кирилл Серебренников инсценировал роман "Околоноля" (РГ, 17.01.2011).
Григорий Заславский. В "Табакерке" - "Околоноля". Хороший конец не входил в постановочные планы Кирилла Серебренникова (НГ, 18.01.2011).
Марина Давыдова. Холод в темноте. Кирилл Серебренников поставил роман "Околоноля" (Известия, 17.01.2011).
Алла Шендерова. «Околоноля» в «Табакерке». Спектакль Кирилла Серебренникова доказывает, что, как ни приручай власть, она все равно тебя съест (OpenSpace.ru, 18.01.2011).
Елена Дьякова. Триста миллионов одних лакеев. В «Табакерке» — «Околоноля» Кирилла Серебренникова (Новая газета, 19.01.2011).
Марина Тимашева. "Околоноля": Владислав Сурков на поклоны не вышел. На Малой сцене МХТ состоялась премьера спектакля, поставленного Кириллом Серебренниковым по роману "Околоноля" (Радио Свобода, 17.01.2011).
Ольга Фукс. Тварь не дрожащая. Роман Владислава Суркова в Театре Олега Табакова (ВМ, 14.03.2011).

Коммерсант, 17 января 2011 года

Лирический героизм

"Околоноля" в Театре Олега Табакова

Театр под руководством Олега Табакова представил на малой сцене МХТ имени Чехова спектакль "Околоноля". Нашумевший в позапрошлом году роман, подписанный Натаном Дубовицким и приписываемый первому заместителю главы администрации президента Владиславу Суркову, поставил и оформил Кирилл Серебренников. Смотрел РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.

Известие о том, что продюсер Олег Табаков и режиссер Кирилл Серебренников собираются сделать "Околоноля", в свое время у многих вызвало насмешку, а у кого-то — даже брезгливость: этого режиссера почему-то принято подозревать в политической расчетливости, а на Олега Табакова тогда как раз всерьез "наехали" в связи с якобы имевшими место финансовыми злоупотреблениями в МХТ имени Чехова, и проницательные аналитики решили, что худрук театра просто хочет подольститься к могущественному автору. В том, что gangsta fiction "Околоноля" принадлежит перу всесильного кремлевского администратора, ни тогда, ни сейчас нет сомнений — у большинства из тех, кто задавался вопросом авторства этого лихо написанного романа, соединяющего в себе черты боевика, сатирического очерка нравов и постмодернистского коллажа из литературных игр.

Может быть, признаки конъюнктуры кому-то и в спектакле удастся отыскать — хотя, что это за конъюнктура такая, если в конце довольно длинного спектакля чувствуешь себя вконец разбитым и опустошенным. Режиссер не подавляет зрительское сознание впрямую и не пугает — на протяжении действия как раз предложено очень много остроумного и забавного. Но если итожить, то "Околоноля" — спектакль-катастрофа. Не потому, что на сцене что-то горит, взрывается или тонет, а потому, что режиссер показывает пейзаж после битвы — взорванной, сгоревшей и утонувшей у Кирилла Серебренникова оказывается сама жизнь.

Сюжет о Егоре Самоходове, 40-летнем "герое нашего времени" (как тут не вспомнить, что романом с таким названием Кирилл Серебренников в прошлом году занимался со своими студентами), разворачивается в специально выстроенном черном павильоне. Чтобы пройти к зрительской трибуне, публике предстоит пересечь сцену, а до того — преодолеть светлый коридор, буквально вымощенный выцветшими корешками старых книг, напоминающими о детстве и о том времени, когда Егор был просто начитанным, умным студентом и когда представления о добре и зле были простыми и ясными. С тех пор он стал сначала убийцей, а потом и признанным мастером черного пиара и незаменимым помощником для занимающих высокие государственные посты бандитов.

Театрализация заложена в самом романе — он начинается со слов монолога мировой души из чеховской "Чайки". А два клоуна, упомянутых Натаном Дубовицким в первом абзаце, на сцене материализуются — Алексей Кравченко и Федор Лавров становятся у Кирилла Серебренникова своего рода ведущими этого мрачного и безжалостного, с элементами театрального декаданса, циркового представления. Каждый из клоунов играет потом по несколько ролей, в частности, Кравченко уморительно смешно изображает толстую, капризную и не любимую родителями дочь Егора, а Лавров — сложенного в продуктовую тележку контуженого мужа бывшей любовницы главного героя, оказавшейся сотрудницей органов, но являющейся в облике диковинной поблескивающей рептилии. Под звуки живого оркестра, залезающие тебе куда-то под кожу, спектакль утаскивает за собой в темноту словно в лабиринт, где вроде бы уже ничего не может быть, но обнаруживаются все новые и новые угодья черноты. Страшный фильм, в котором подругу героя — актрису Плаксу — по-настоящему убивают, снят для спектакля по всем правилам кровавого натурализма, но это ничто по сравнению с жуткими створками в потолке, которые время от времени распахиваются, давая почувствовать пустой космос наверху.

Даже те сцены, которые в романе выглядят сатирическими — вроде "покупки" Егором оппозиционной журналистки Никиты Марьевны, в спектакле приобретают привкус дьявольщины: яства на тарелках и официант с его манипуляциями взяты точно не из российской реальности — и вообще не из реального мира. Что до России, то не безобразия власти (во всяком случае не только они) видятся режиссеру причиной сегодняшнего распада общества, а какая-то порча, свойственная, может быть, самому пространству, поражающая людей и корежащая их — в этом смысле "Околоноля" продолжает линию других спектаклей Кирилла Серебренникова, недооцененных, на мой взгляд, "Киже" в МХТ имени Чехова и "Мертвых душ" в Национальном театре Латвии. "Не власть вы ненавидите, а жизнь" — эту фразу героя романа Натана Дубовицкого многие читатели сочли циничным перепевом максимы — "Всякая власть от Бога". Власть в спектакле "Табакерки" — лишь переносная неоновая надпись, маленькая и жалкая на фоне черноты. Не вступая в спор о власти, Серебренников на самом деле дает под дых шутнику и жизнелюбу Дубовицкому, выбивает из-под него почву: нет уже никакой жизни, поэтому и земная власть бессильна.

Но еще больнее — трудно сказать, в соответствии ли с первоначальным замыслом, или просто логика театрального исследования к этому привела — то, что сделано в спектакле с Егором. Лирический герой автора в какой-то момент вдруг хочет настоящего, человеческого, хочет настоящей любви, ради нее лишается всего состояния и едва не гибнет в руках у совсем уже неописуемых злодеев. Автор же милосердно дает ему надежду. "Все поправимо",— обещает роман "Околоноля" в финальных строчках. Герой Анатолия Белого в спектакле Кирилла Серебренникова тоже вроде бы и прозревает, и ищет спасения, и хочет верить в возможность "обнуления" личной судьбы, в перемену участи (кстати, и это важная для Серебренникова тема, судя по фильму "Юрьев день"). Но ничего не выходит, отказывает ему режиссер в спасении и оставляет умирать на бугристой графитово-черной земле. Кем бы ни был автор этого романа, финал спектакля звучит для его лирического героя как приговор без права обжалования.

РГ 17 января 2011 года

Алена Карась

Вмерзнуть в смерть

Кирилл Серебренников инсценировал роман "Околоноля"

Премьера "Околоноля" стала едва ли не самой скандальной и ожидаемой в нынешнем театральном сезоне. Шутка ли - не успел роман, подписанный псевдонимом "Натан Дубовицкий", появиться в печати, как вокруг него сразу же начались дискуссии.

Вскоре последовала еще одна оглушительная новость: режиссер Кирилл Серебренников приступает к инсценировке романа на сцене "Табакерки". Посыпались обвинения в постыдном коллаборационизме. Сжав зубы и перетерпев "травлю", Серебренников поставил таки "Околоноля". Три дня московский бомонд, столь ядовито и цинично описанный автором романа, стекался в Камергерский. Эти внеурочные сходки (спектакль начинался то в 22.00, то в 14.00) напоминали секретные прогоны во времена ранней Таганки.

Как в гоголевском "Ревизоре" смех был главным действующим лицом пьесы, так в "Околоноля" главным героем спектакля стал именно зритель в зале.

Согласитесь, одно дело - смотреть историю страшной дьяволиады, из которой вышли все сегодняшние властные, нефтяные, книжные, кино- и телеолигархи, написанную пусть и хорошим, но просто писателем, другое - сознавать особую осведомленность.

Серебренников поставил спектакль как ключ, шифр, рамку к едва ли не всем своим предыдущим опусам. Играя вослед за автором с идеей пустого пространства, он превращает Малую сцену МХТ в пустую коробку. Несмотря на явно ощутимые уроки Таганки и сатирических эскапад Любимова, режиссер не взрывает текст, а идет за ним уважительно и осторожно. Так же, как и публика, вынужденная осторожно шагать по книжным корешкам, которыми выложен длинный коридор по дороге к сцене. Буквально попирая сотни и сотни книг: Шолохова и Горького, "Капитал" и "Сопромат" - всю бумажную классику советских библиотек, мы приближаемся к лаборатории нового алхимика, где из крови и денег, спермы и подлости, жадности и гордыни творится новый "опиум для народа", интеллектуально-криминальное чтиво.

Егор Самоходов - главный герой этого леденящего душу хоррора про нынешнюю Россию, любитель рока и Гуссерля, пиарщик и издатель, скупающий по всей стране еще не мертвые, но уже и не живые таланты, чтобы потом продать их творения по совсем иной цене олигархам и бандитам крупного пошиба, начинает свою карьеру с убийства. По просьбе своего мрачного покровителя (Владимир Качан) стреляет в его отчима, связав кровью новый союз интеллектуалов и бандитов. Он смахивает на Чичикова и Манфреда одновременно - страдающий убийца-прохиндей с романтически-зловещим ореолом. "Истории, рассказанные из мертвецкой" - так можно было бы назвать вереницу серебренниковских спектаклей и фильмов: от "Человека-подушки", где брат-писатель пишет ужастики про убийства, которые потом воплощает его больной брат, до "Господ Головлевых", "Юрьева дня", "Мертвых душ" и "Поручика Киже" с их поэтикой распада, тлена и леденящего абсурда.

Егора, интеллектуала, любителя загадочных текстов Джона Донна и Михаила Шолохова (смайлик) играет Анатолий Белый, тот самый, что сыграл брата-писателя в "Человеке-подушке". Но, кажется, что чем дальше, тем сильней совсем иной образ выступает из вязкой тени сплошного цитирования - это, разумеется, Гамлет, отчаянный Принц, желавший побороть море бед ударами клинка. Его знаменитый монолог об актерах и о своем бездействии здесь приурочен к кульминационному моменту: Егор должен решить, убивать ему или не убивать (не старика, нет - старика он убил без раздумий и потом еще множество других лиц помоложе) - убивать ли ему тех, кто накачал его возлюбленную, Плаксу (Паулина Андреева), наркотиками, сделав порнозвездой "арт-хауса". Этот новоявленный Гамлет, в отличие от того, рефлексирует, стоя уже по горло в крови. Он, как и Чичиков в рижском спектакле Серебренникова, самый страшный, но и самый лучший из всех. Ему дано увидеть распад. И прокричать свое "верую, ибо абсурдно": насквозь коррумпированная, сращенная с бандитами власть все же единственное, что нас спасает. Без нее - хаос и небытие.

Садист-кинорежиссер, где-то на Кавказе снимающий "Гамлета" в натуралистическом формате, по-настоящему убивая всех, кому положено быть убитыми в пьесе Шекспира, поет арию Гения холода из оперы Перселла "Король Артур" (Павел Салиман-Владимиров): Let me freeze again to death (буквально - дай мне вновь вмерзнуть в смерть).

Отблески адского леденящего огня вспыхивают на экране, звучит страшная ария Перселла и по размытой кладбищенской дороге ползет Егор к живительному источнику. Уж не с покаянием ли? Уж не в надежде ли на очищение?

НГ, 18 января 2011 года

Григорий Заславский

В "Табакерке" - "Околоноля"

Хороший конец не входил в постановочные планы Кирилла Серебренникова

В субботу и в воскресенье на Малой сцене МХТ имени А.П.Чехова сыграли премьеру, приписанную к Театру п/р О.Табакова. Сам Табаков смотрел премьеру в воскресенье и сидел рядом с замруководителя президентской администрации Владиславом Сурковым, которого до сих пор считают автором романа «Околоноля», по которому поставил спектакль Кирилл Серебренников. Впрочем, эту загадку – о том, кто скрывается за псевдонимом Натан Дубовицкий, – спектакль Серебренникова не разгадывает. Цели такой режиссер перед собой не ставил.

Спектакль вышел длинным, с антрактом идет четыре часа, чем, вероятно, и можно объяснить раннее его начало – в два часа пополудни. Аплодировали долго, кричали «браво», несколько раз попытались вызвать автора, однако Владислав Сурков этот вызов проигнорировал. Держался так, как будто он просто пришел посмотреть спектакль своего товарища, режиссера Кирилла Серебренникова. Кстати, в строгом смысле на приглашение автора откликаться следовало Кириллу Серебренникову, в программке и на афише именно он обозначен автором пьесы по роману Натана Дубовицкого.

Для «Околоноля» на Малой сцене МХТ выстроили специальный павильон-коробочку, где имеются и пол, и раздвижные стены, и даже потолок, как выясняется ближе к финалу – весь в прострелах, что позволяет, высветив его изнутри, изобразить небо пусть не в алмазах, как мечтали герои Чехова, однако же очень звездное. Пространство построено так, что по пути к своему месту каждый зритель неминуемо должен подняться на сцену (с учетом антракта выходит даже четыре раза!). Со смыслом: спектакль ведь про нашу Россию, про вчера-позавчера и про сегодня – тоже. Про каждого из нас, получается. А еще по пути в зал зрители проходят по узкому коридорчику, пол которого выложен корешками книг, самых разных. Я сперва заметил том Гейдара Алиева, но рядом были Сервантес, Сталин, Достоевский... Метафора, быть может, прямолинейная, но для Егора, героя романа и спектакля (его играет Анатолий Белый), имеющая вполне определенный смысл: из уютного книжного мира он в лихие 90-е шагнул в книжный бизнес. «А война за сбыт Набокова в южной Москве?..» – напоминает ему старший товарищ по бизнесу Чиф (Владимир Качан) веселые времена, когда из-за торговли Хармсом и Введенским могли уложить 11 человек. Зал на Малой сцене вышел небольшой, узкая полоска амфитеатра, мест на 150, едва ли больше, на премьере было немало зрителей, которые и в этом, и в других местах смеялись, узнавая прошлое, свое и своих близких и дальних знакомых.

Сперва, как полагается, – о хорошем.

В «Околоноля», чего не заметили, удивляясь и чуть ли не презирая Серебренникова, когда тот объявил о намерении ставить спектакль по роману, – обнаруживается сильная драматургическая пружина, хорошие, легкие диалоги, особенно там, где как раз и случается узнавание. Сцены «на двоих» – чаще всего сатирические. Есть такие устойчивые понятия «фотогеничность», «киногеничность» – так говорят обычно об актерах. В данном случае можно сказать о сценичности, драматургичности прозы, «Околоноля» хорошо раскладывается по ролям, первое действие идет два с половиной часа, по нынешним меркам очень долго, а пролетают они, в общем, без усилий для публики: много смешного, и неудивительно.

В самом романе «Околоноля» немало такого, что вообще-то важно, чтобы удержать внимание не читающей уже, а театральной публики, – ироничный взгляд на знакомую российскую реальность, детективный сюжет, легкие диалоги, плюс к тому, кажется, Серебренников, держал в уме придуманный когда-то Эйзенштейном принцип монтажа аттракционов. Конечно, это выглядит не так буквально, но связь с цирком поддерживают и введенные в сюжет два клоуна, которых играют Алексей Кравченко и Федор Лавров. Диалоги героя с депутатом, возжелавшим писательской славы (Александр Воробьев), сцена в бане с бандитом-губернатором (Алексей Кравченко), который перемежает очередное распоряжение о ликвидации с глубоко религиозным монологом, вообще бытовые сцены идут на ура.

Но вот сюжет делает решительный поворот, подруга Егора приглашает его на премьеру фильма со своим участием, и кино, надо признать, и героя, и театральную публику потрясает. В короткой пародии на хоррор героиня погибает. Как выясняет Егор, эта смерть – всерьез.

Любопытно, что в зале сидела и супруга Табакова актриса Марина Зудина, которая в годы перестройки снялась в американском фильме про такое вот «мокрое порно», где актеры не знают, что им уготована настоящая смерть. Кстати, Серебренников не стал углубляться в область, в которой, вероятно, не чувствовал себя специалистом, а может, по каким иным причинам, – снять фильм он пригласил режиссера, который на таких жестоких играх, можно сказать, собаку съел. Владимира Епифанцева. И хотя ничего нового для себя и тех, кто знает его творчество, Епифанцев не открыл, фильм его, по-моему, украшает спектакль.

Автор романа, кто бы им ни был, видел финал жизнеутверждающим. Те, кто попал на первые прогоны, его не увидел, – возможно, свет в конце тоннеля вовсе не входил в постановочные планы Серебренникова. Однако в воскресенье спектакль заканчивался более или менее обнадеживающе – превозмогая себя, Егор полз к живительному источнику. Пусть этот пафос кому-то покажется избыточным (мне, например), однако в русской традиции без катарсиса и света в конце тоннеля никак нельзя.

Владимир Качан в роли Чифа – на месте, играет хорошо, хороша была в роли принципиальной, но готовой продаться (только задорого!) журналистки приглашенная из театра Et Cetera Татьяна Владимирова. Другое дело, когда смотришь список действующих лиц и исполнителей, невозможно уйти от вопроса: в труппе у Табакова – 41 актер, в спектакле из 11 исполнителей лишь один, Воробьев, служит в «Табакерке». Тем не менее на афише, в программках написано, что это спектакль Театра Табакова. Не было бы написано, не было бы и вопросов.

Кстати, больше всего вопросов и сомнений вызывает исполнительница главной женской роли, Плаксы, из-за которой, собственно, и сносит крышу Егору. Героиню доверили играть молодым актрисам, для которых эта роль – чуть ли не первая. Как говорится – на вырост. В труппе «Табакерки» – немало хороших молодых актрис, и трудно предположить, что им предлагали эту роль, а они отказались. В итоге героиню нашли на стороне, девушку, конечно, симпатичную, но пока не очень уверенно чувствующую себя и на сцене, и на экране.

Наконец, мы привыкли, что в классике актер может блеснуть всеми гранями своего таланта. Можно согласиться, что сегодня и жизнь стала проще, но все-таки бывает непростой. К тому же интерес Серебренникова к сложному человеку позволял надеяться, что и Анатолию Белому он позволит эту сложность и разнообразие сыграть. А в «Околоноля», как ни странно, все более или менее понятно про Никиту Марьевну, про Чифа, даже про совсем уж эпизодического кинорежиссера Мамаева, а вот кто такой Егор, в смысле биографии героя, сложности его характера? Ясности нет. В характере нет объема. Примерно – как в вопросе об авторе: кто он такой, Натан Дубовицкий? Не было и нет ответа.

Известия, 17 января 2011 года

Марина Давыдова

Холод в темноте

Кирилл Серебренников поставил роман "Околоноля"

На Малой сцене МХТ сыграли премьеру "Табакерки" "Околоноля". В освоении текста, чье авторство все еще является секретом Полишинеля, таким образом, приняли участие сразу все театры, вверенные Олегу Табакову.

Роман "Околоноля" написал Натан Дубовицкий, про которого все думают, что он Владислав Сурков. А поставил Кирилл Серебренников, про которого многие думают, что он хотел потрафить литературным амбициям автора, про которого все думают, что он Владислав Сурков.

Предположим, что это не так, что Серебренников просто прочитал текст и им вдохновился. В конце концов, высокий художественный результат может искупить очевидную этическую неловкость. Все же ставить текст, за которым маячит тень облеченного властью (или состоящего при власти) человека, - не самая безупречная затея. Это как если бы в начале 80-х вышел вдруг роман, приписываемый перу Суслова и - опаньки! - разоблачающий советскую действительность, а Юрий Любимов возьми и отважно поставь это нелицеприятное высказывание о времени на "Таганке". Поверить в то, что Суслов написал роман, конечно, трудно (а в то, что Сурков, - как раз легко), но в то, что отношения политического истеблишмента и деятелей культуры могли описать в былые времена такую, как говаривал Б.Н. Ельцин, "загогулину", поверить и вовсе невозможно.

Мы, однако, постараемся исходить из предположения, что Серебренников был искренне вдохновлен книгой, и попытаемся понять, чем же именно привлек талантливого постановщика текст, сложенный из постмодернистских реминисценций, как грани кубика Рубика - из разноцветных квадратов. Первый акт спектакля, признаться, не дает ответа на этот вопрос. Проход вдоль черного коридора, в котором деревянные мостки уложены на штабеля книг и из которого зрители вползают в черный-черный зал, явно сулит черный-черный гиньоль. Но гиньоль все никак не задается.

Два клоуна, хоть и отсылают зрителя разом к Стивену Кингу и к могильщикам из "Гамлета", то и дело сбиваются на дешевый капустник. Играющий главного героя Егора Анатолий Белый мечется между амплуа демонического циника и ролью русского интеллигента, продавшего за чечевичную похлебку свою совесть. Любовные сцены кажутся упражнениями по художественной гимнастике и в большом чувстве героя к девушке Плаксе как-то не убеждают (любовники замирают на черном поворотном круге в столь немыслимых позах, что только и думаешь, как бы партнерша не грохнулась головой об пол).

Роман, как ни оценивай его литературные достоинства, читается легко и быстро. В первом акте спектакля действие течет медленно и буксует, даже несмотря на купюры. Конечно, время от времени нам выдают "настоящего Серебренникова", мастера ироничных сценических кунштюков. Чего стоит эпизод с дочерью главного героя, которую уморительно играет накачанный что твой Шварценеггер Алексей Кравченко, незадолго до этого представавший перед нами в роли набожного душегуба Ктитора. Смешно сделана сцена в ресторане (она, кстати, и в романе смешно написана). Хороши исполнители ролей второго плана - Федор Лавров и особенно Игнат Акрачков. Но по сравнению с тем искрометным бурлеском, который являл нам Серебренников в "Лесе", или с лихим бесовским разгулом в его же "Господах Головлевых" черный гиньоль "Околоноля" кажется натужным. Пластмассовую природу постмодернистской литературной конструкции он не камуфлирует, а, скорее, обнажает.

Лишь во втором акте становится ясен концептуальный ход режиссера, который, по всей видимости, и должен служить оправданием всей этой затее. Дело в том, что сочинитель романа описывает очень цветную реальность - погремушечную, разряженную, расфуфыренную, ненадежную, как переливающийся красками мыльный пузырь, и как пузырь пустую. В этом цветном балагане смехотворны, циничны и отвратительны все - от политиков и бандитов до поэтов и филологов. И нет большой разницы между оппозиционным либералом и фашиствующим патриотом, глянцевой дивой и фээсбэшником (они в романе вообще одно лицо), вороватым губернатором и разоблачающей его представительницей масс-медиа. Все продаются и покупаются. Просто за разные деньги и в разных обстоятельствах.

Автор "Околоноля" с таким исступлением живописует этот идеально безыдеальный мир, словно пытается выдать индульгенцию за все грехи не только главному герою, но и себе самому (ведь Егор - это очевидное alter ego автора). Он (Егор) не лучше других персонажей, но он гораздо сложнее устроен, он способен на рефлексию, он читает Григория Нисского, он умеет по-настоящему любить, и за эту "цветущую сложность" Натан Дубовицкий позволяет ему взирать на прочих участников жизненной круговерти свысока. Ну, чисто Демон, равнодушно разглядывающий с неба полуночи земные радости и страдания и глубоко любящий при этом свою Тамару.

У Серебренникова не так. У него мир не разноцветен, а с самого начала черен, персонажи похожи на гробовщиков, любая сцена - на похороны. Это не криминальная Россия 90-х или глянцевая нулевых. Это что-то среднее между погостом и преисподней. Во втором действии весь сладострастно описанный в романе социальный гиньоль режиссер постепенно вообще отметает, и становится более или менее понятно, куда он пытается вырулить. Он оставляет главного героя наедине с адом в душе (тут как раз и наступает звездный час Анатолия Белого), с той чернотой, которая спроецирована вовне, но на самом деле находится глубоко внутри него.

Дубовицкий наделил Егора экзистенциальным и очень гамлетовским страхом перед небытием (кажется, что и автор, и герой становятся по-настоящему искренними лишь тогда, когда начинают говорить об этом страхе), но в финале книги даровал своему alter ego некий свет в конце беспредела. В спектакле никакого финального света нет. Сложность, даровитость, метафизическая задумчивость протагониста не могут отменить его душевной черноты. Страшноватый инфернальный мир тут не причина безнравственности главного героя, а его следствие. Alter ego автора - не порождение этого мира, он - его творец (с маленькой буквы). Он согласно спектаклю заслужил лишь вечный мрак и вечный холод. Не сильный. Где-то околоноля...

OpenSpace.ru, 18 января 2011 года

Алла Шендерова

«Околоноля» в «Табакерке»

Спектакль Кирилла Серебренникова доказывает, что, как ни приручай власть, она все равно тебя съест

Кирилл Серебренников выполнил свое давнее намерение — поставил роман «Околоноля», настоящим автором которого считают первого заместителя главы Администрации Президента, главного кремлевского политтехнолога Владислава Суркова. Вопрос о конъюнктурной составляющей этой затеи предлагаю оставить в стороне. Во-первых, все уже сказано. А во-вторых, теперь, после премьеры, не хочется упрекать в конъюнктуре режиссера, создавшего на основе «Околоноля» такое апокалиптическое зрелище, перед которым меркнет и его спектакль «Киже» (о русском мороке эпохи Павла I), и его фильм «Юрьев день» (о современной российской глубинке, в которой люди тонут, как в трясине).

«Околоноля» — третья и самая страшная часть этой трилогии. Причем в отличие от романа подлинный герой спектакля не персонаж по имени Егор Самоходов, а слово из шести букв, на протяжении всего действия присутствующее на сцене в виде небольшой неоновой надписи: «Власть». Это оно подсвечивает самые жуткие моменты спектакля, сияя в темноте вместо обычной театральной таблички «Выход».

Выхода в спектакле Серебренникова нет и в переносном, и в самом прямом смысле: покинуть зал во время четырехчасового действия можно только в антракте. Малую сцену МХТ Серебренников, сам оформивший свой спектакль, превратил в черный короб из древесно-стружечных плит. Попасть в него можно только через игровое пространство, предварительно пройдя по черному коридору, зыбкий пол которого состоит из сотен книжных корешков: от Пушкина и Сервантеса до Ленина с Марксом. Таким образом, входя в зал, зритель символически повторяет путь Егора Самоходова — книгочея и сочинителя, втянутого в начале 90-х в кровавый книжный бизнес и черный пиар.

«Я один, я ни с кем, я начисто исключен из всех человечьих подмножеств», — вопит Егор в паузах между делами. Дел много. Окунуть головой в толчок спившегося поэта Агольцова, чтобы выжать из него пару талантливых строф; некий пошехонский Нерон издаст их под своим именем, привлекая на свою сторону интеллигенцию. Втюхать модную литературную новинку бандиту по прозвищу Ктитор. Заставить оппозиционную журналистку написать статью от лица губернатора — о пользе химпроизводства, расположенного в городе, где у детей участились онкологические заболевания. Короче, сколько ни тверди Егор, что он ни с кем, на самом деле он верно служит тому подмножеству, название которого горит на заднике вместо слова «Выход».

Сложные и сильные чувства Егор испытывает только к своей бывшей возлюбленной, начинающей актрисе по имени Плакса, и вступает из-за нее в схватку с режиссером-садистом, скрывающимся на киностудии Kafka's pictures.

Егора в спектакле Серебренникова играет Анатолий Белый. Нервное, аскетичное лицо, взрывной темперамент — в старом театре таких называли неврастениками. Гамлет, Раскольников — это для него. Он и играет Егора таким. И раскаяние играет — за то, что убивал, и сомнение — можно ли убивать снова, хотя бы и ради Плаксы. Так что Егор в спектакле Серебренникова — это уже не совсем тот выведенный в романе утонченный и образованный подонок, которого автор, словно оправдываясь, заставляет на разные лады повторять, что все высокое приходит к нам низкими путями, хорошее не бывает без плохого, а подлости во власти столько же, сколько в бригаде асфальтоукладчиков.

Увлекшийся постмодернистской игрой автор, скрывшийся за псевдонимом Натан Дубовицкий, приготовил для него пару переиначенных гамлетовских монологов. А режиссер, он же и автор инсценировки, — каскад остроумно театрализованных злодейств, пародирующих привычки нашей новой элиты.

Доска с двумя стульями и приделанными внизу колесиками, которую «шофер» тянет канатом, — это автомобиль, в котором Егор общается с важным клиентом. «Давай по встречке», — кивает тот, и на доске включается мигалка. Ужин со строптивой журналисткой превращается в аттракцион: непонятного пола официант без конца что-то поджигает, осыпая героев шипящими блестками, от которых на тарелках остается один пшик. Горькой пародией становится встреча Егора с толстой, некрасивой и нелюбимой дочкой, в облике которой, нацепив черный бант и юбочку, является один из двух злобных клоунов, ведущих действие и жонглирующих ролями, как мячиками.

В оформлении и костюмах режиссер использует все оттенки черного, так что даже любовница Егора, она же капитан госбезопасности, появляется в виде латексной рептилии, изрекающей китайскую мудрость о том, что власть — дракон в тумане. Весь этот мрачный карнавал придуман и сыгран в лучших традициях политической сатиры. Вспоминается «Мастер и Маргарита» Юрия Любимова, с его скетчами о нравах советских писателей и балом сатаны. Собственно, бал сатаны — самое емкое определение для жанра спектакля Серебренникова. В нем, как в легендарных постановках «Таганки», есть всё: цирк, фарс, буффонада и даже опера (вкрадчивая музыка Алексея Сысоева и фантастическое пение Игнатия Акрачкова стоят отдельного текста).

Этот бал сатаны выматывает донельзя. Ведь то, что для автора романа остается литературной игрой (вполне чудовищной, если принять, что человек, высмеивающий полное социальное разложение, сам изрядно поспособствовал этому разложению), режиссер и актер пытаются наполнить жизнью. И им это даже удается — до тех пор, пока режиссер, слегка переиначивший финал романа, не заставляет полумертвого героя ползти к некоему Егоркину роднику в надежде, что все еще поправимо. Главное, что не позволяет поверить в просветленный финал, так это цинизм автора романа, маячащий за этим псевдоочищением, как вечная улыбка Чеширского кота.

И невольно возникает вопрос: а стоило ли тратить столько сил и таланта на воплощение этой литературной мистификации? Недаром же сказано, что власть — дракон в тумане. Как его ни приручай, он все равно тебя съест.

Новая газета, 19 января 2011 года

Елена Дьякова

Триста миллионов одних лакеев

В «Табакерке» — «Околоноля» Кирилла Серебренникова

Шум 2009 года вокруг gangsta fiction Натана Дубовицкого (якобы Владислава Суркова) был неприличен. Не столь трэшевый, сколь мусорный, рыхлый, неряшливый роман щеголял Гадамером и матом, тянул что мог из Достоевского, Сорокина и детективов Платовой. И повторял треп любой, малометражной или дизайнерской, московской кухни: кто ж у нас не ругает власть? Ну-с… зато Н.С. Михалков на чтениях «Русского пионера» сравнил «Околоноля» с «Мастером и Маргаритой». И весть, что Кирилл Серебренников ставит gangsta fiction (так определил жанр автор романа), а О.П. Табаков — продюсер спектакля, показалась прямым продолжением банкета. В январе 2011-го истерическая секретность вокруг премьеры, строгий список «допущенных», контрамарки с красной печатью театра (сроду таких не видела!) укрепляли гипотезу лучше любого вражьего голоса. Но — она не подтвердилась. «Околоноля» Серебренникова — совсем не стыдный и не пустой спектакль.

За основу режиссер мог с тем же успехом взять новостные ленты, желтые журналы, сны населения. А то и застольный треп 1990-х, собранный по России американскими антропологами, — пока свои разбегались и торговали пуховиками.

Спектакль «Табакерки» идет на Малой сцене МХТ и начинается с петлистой кишки. Для входа зрителей в зал Серебренников (впервые еще и художник своего спектакля) выстроил белесый, скользкий, трубчатый коридор со странно шатучим полом.

Этот «наборный паркет» состоит из корешков книг. Из книг замызганных и обмыленных, списанных из закрытых библиотек, в новое время сданных в «буки» на вес. Из старых справочников по сопромату, опупей Павло Загребельного, бестселлеров Пикуля… А также из томов «Истории…» С.М. Соловьева, из сказок Салтыкова-Щедрина и сборничков Тютчева.

И идти по книгам… конечно, не то что идти по трупам… но все ж первый шаг к тому. Начало инициации. По-честному — давно и всенародно пройденной нами.

Черная клоунада о чернокнижнике Егоре идет четыре часа. Главное, что сделал Серебренников для Суркова (или для Дубовицкого), — переписал роман, сильно его сократив, раскопав в богатом мусоре страшилочек лучшее. Вроде фразы «Быть бандитом в России — это и есть конформизм». Или слов седого респектабельного главы издательской мафии (играет его Владимир Качан) о конце советской власти: «Лакеи рады — хозяин сдох. Проблема только в том, что, кроме лакеев, в доме никого нет. Триста миллионов лакеев теперь на свободе… станут делить хозяйскую рухлядь, заделаются кто воинами ислама, кто журналистами, кто финансистами… Будут жить подло, убивать подло и подло умирать, и делить, делить.

Я намерен поучаствовать…»

До оторопи четкая формула. Хотя и сам текст со всеми его пришепетываниями про мафию, коррупцию, покупные спичи депутата Донбассюка, откаты прогрессивных публицистов и «хозяина жизни — румяного, полнотелого, свиноглазого» — лакейская насквозь выдача точно просчитанного эксклюзива дворовым.

Так в Смутное время по Москве гуляло пламенное анонимное письмо с призывами гнать поляков. В конце его автор пояснял: имени не ставит, ибо служит полякам и состоит в немалых чинах, а терять такие бабки, братие, — кому же охота? (Пересказ вольный, но сюжет подлинный.)

…Впрочем — к спектаклю. Его ведут черные клоуны Бим и Бом (Алексей Кравченко и Федор Лавров). Черны скатерти и тарелки, банные шапки и веники, китайские «пехоры», гламурный скафандр шлюхи в чине капитана ГБ, файлы и «стволы».

И черные противосолнечные очки на всех лицах — бандитский шик 1990-х.

В лучших спектаклях Серебренникова (особенно — в «Господах Головлевых» и «Киже») часто кажется: действуют не люди, а призраки, выморочные загробные лицедеи. Но никогда еще это чувство «бобка», сцены, населенной упырями, не было так сильно.

Раскрываются черные створки над сценой, подымаются черные рольставни слева от нее — новые персонажи выкатывают оттуда. Так фактурно, точно это в крематории, процесс пошел вспять. И они временно воскресли из пепла: сытый Депутат-стихотворец с проплаченными рецензентами; спившийся поэт, который рыдает, молитвенно опершись на унитаз: «Егор, раскрути-и меня!»; истинно православный авторитет с экспертом-интеллектуалом; официант, льстиво и надменно осыпающий пустую тарелку клиента искрами фольги из кулинарного шприца; парочка полевых командиров в пятнистом; великий мастер чернокнижников в масонском фартуке; омерзительно толстая девочка Настя с черным бантом на темечке, с детства вкусившая всех свобод — и чизбургера, и сахарной ваты (ее, впрочем, как и авторитета, играет Алексей Кравченко).

Владимир Качан, Александр Воробьев, Игнатий Акрачков в малых ролях московского бестиария работают на совесть (но и пленэра за двадцать лет было немерено!). Хорош и Анатолий Белый в главной роли Егора: скользкий и щеголеватый, на глазах зрителя подседающий, как на наркотик, на силу больших денег и мелкого шантажа, робкий уроженец малометражной хрущобы — и полноправный глашатай новых времен.

…На заднике некрупным неоном горит слово «власть». Силу тока ему передает старый кордовый ящичек, точно одолженный в Политехническом музее, в залах 1930-х. Но дело, видимо, не в 1930-х. И не во власти. А в скользком шатучем пути по корешкам старых книг, по трупам старых ценностей. Этот путь прошли все, кто попал в зал МХТ.

…Впрочем, еще в «Generation P» было справедливо сказано: «Антироссийский заговор, конечно, был. И участвовало в нем все взрослое население России».

И кажется: Серебренников поставил по мотивам gangsta fiction «Околоноля»… м-м-м… как бы это сформулировать? — процесс общего осознания этого. Сбивчивый, полуночный кошмар общей ответственности. В конечном итоге — сны населения.

Радио "Свобода", 17 января 2011 года

Марина Тимашева

"Околоноля": Владислав Сурков на поклоны не вышел

На Малой сцене МХТ состоялась премьера спектакля, поставленного Кириллом Серебренниковым по роману "Околоноля".

О том, что Кирилл Серебренников будет ставить инсценировку романа "Околоноля", стало известно сразу после того, как роман вышел в свет. Авторство его приписывают Владиславу Суркову. Заметим, что администрация президента поддерживает фестиваль "Территория", который проводит Кирилл Серебренников, а первый замглавы этой администрации приветствовал гостей и участников первого фестиваля. Так что, механизм под названием "рука рукумойник" работает исправно.

На премьеру пускали театральных критиков, лояльных режиссеру, остальным было отказано под тем благовидным предлогом, что прессой некому заниматься: пару недель назад уволилась с должности заведующего литературной частью "Табакерки" (а это спектакль "Табакерки", хотя играют его в дружественном МХТе) Алла Шполянская. Многие критики вынуждены были покупать билеты - спасибо и на том, что еще 12 января, в среду в кассах их было много. Это, с одной стороны, странно (обыкновенно билетов в "Табакерку" не достать), с другой стороны, в этом нет ничего удивительного, так как стоят билеты по три и по пять тысяч рублей (других цен нет и, как заверяют в кассах, до конца сезона не будет). Спектакль показывали отчего-то в два часа дня, хотя в нем нет ничего, напоминающего детский утренник.

Вне зависимости от оценки художественных достоинств романа "Околоноля", это определенно постмодернистский текст, следовательно, приспособить его к театру сложно. Кирилл Серебренников написал инсценировку, и ее фабула намного понятнее, чем в романе, но в книге действуют симулякры, а на сцене - живые люди. Однако, замечательным актерам (Алексею Кравченко, Федору Лаврову, Владимиру Качану, Игнатию Акрачкову, Александру Воробьеву, Татьяне Владимировой и, в первую очередь, Анатолию Белому) удалось эти самые симулякры "вочеловечить".

Мы становимся свидетелями обратного превращения: сначала - человека в бандита, потом - бандита в человека. Благодаря Анатолию Белому литературные реминисценции становятся наглядными. Он играет современные устрашающие версии: нового русского Гамлета и нового русского Раскольникова. Общего с оригиналами у этого Гамлета-Раскольникова не так много: убийства, да рефлексии.

Главный герой Егор, как Гамлет, тщится понять, "какие сны приснятся в смертном сне", как Родион Романович, пробует доказать самому себе, что он - не лузер (современная версия монолога Раскольникова " кто я - тварь дрожащая или право имею"). Восставший против системы, винтиком которой служил многие годы, Егор-"чернокнижник" погибает, и его история становится известна нам, будто уже после его смерти,"когда покров земного чувства снят".

Сценографическое решение спектакля минималистское: сдвигаются - раздвигаются черные щиты, за ними желтеют стены из ДСП, в отдельных эпизодах щиты работают, как экран. Из боковых кулис на платформах вывозят реквизит ( для примера: салон машины - это диван, установленный на передвижную платформу."Гони по встречке", - скажет Клиент, - и на платформу немедленно водрузят синий проблесковый маячок).

Режиссер заимствует этот прием у съемочных групп, что логично: ведь одно из главных действующих лиц романа - студия "Кафка-пикчерз", поставщик садистского видео, в котором актеров по-настоящему истязают перед камерами. Фильм "Призрачные вещи", который входит в спектакль, снял Владимир Епифанцев - в нем есть саспенс, но нет особого натурализма, и самое неприятное в нем - звук ткани, которую режут ножом. А спектакль так и вовсе хочется назвать целомудренным: в нем почти нет бранной лексики, а сцены эротики или насилия решены пластически, в очень условной манере и даже без "обнаженки".

На сцене царит полумрак, едва ли не самое яркое пятно - это неоновые буквы, из которых составлено слово "Власть". Эти буквы лижут языками, подле них греют задницы - так, как лижут саму власть, как греют задницы возле нее.

Сценическая версия "проявляет" сатирическую составляющую романа, но почти до самого финала не отпускает простая мысль: сатира хороша тогда, когда ясна авторская позиция, если же таковая отсутствует, и смех перестает быть положительным героем.

Не получится ли опять: черная-черная комната, черный-черный гроб, и все это - наша Родина - большая мертвецкая, населенная ужасными клоунами, губителями всего живого.

Но Кирилл Серебренников прояснил авторскую позицию. Она выражена в последних словах Егора: " А главное - то, что жизнь из смерти не сделаешь, как свет - из пыли, а жизнь вечная - есть... И власть, ну, можно же добыть, никого не уничтожая, можно же..."

Мораль, конечно, маленькая, удобопонятная, но и на той - спасибо: спектакль вышел совсем не таким циничным, как роман.

ВМ, 14 марта 2011 года

Ольга Фукс

Тварь не дрожащая

Роман Владислава Суркова в Театре Олега Табакова

Чтобы попасть в зал на этот спектакль, зрителю предстоит пройти нелегкое испытание. Его путь через узкий коридор выложен корешками книг. Кое-где, как через грязь, перекинуты мостки, а где-то приходится наступать прямо на книги.

Придется переступить, попрать – таковы условия игры. «Околоноля» претендует на право быть гамлетовским зеркалом перед лицом эпохи. На деле это кривое зеркало злого тролля.

40-летний «герой нашего времени» Егор Самоходов условия игры принимает прямо-таки с пионерской готовностью – неожиданной в задумчивом очкарике-интеллектуале. Не думая о том, тварь ли он дрожащая или право имеет, Егор разряжает пистолет в невиннейшего старика, скрепляя его кровью право вступления в интеллектуально-бандитское братство.

И в этот самый момент Егор Самоходов – обладатель литературного вкуса и мужской харизмы, известный издатель и вышибала высокого полета (его профиль – перевербовка независимых журналистов, скупка оптом стихов-рассказов у спивающихся гениев для создания литературной славы олигархам и губернаторам) – лично мне становится абсолютно неинтересен. Его душевные метания, проснувшаяся любовь, «гамлетовские» сомнения – продолжать убивать или уже остановиться, что ли, – ей-богу, не получается соотносить со своим опытом.

Интересен виртуозный актер Андрей Белый, тратящий на этого целлулоидного героя такое количество своей нервной энергии, что даже возникает иллюзия живого человека. Эта некрофильская вещица обязана своей относительной жизнеспособностью актерской самоотдаче и режиссерской фантазии.

Весь вечер на манеже (в черной коробке, объединивший зал и сцену) отчаянно работают коверные: Рыжий (Алексей Кравченко) и Белый (Федор Лавров). Точнее, оба они черные: от одежды до зубов (в человеке все должно быть ужасно).

Клоуны охотно влезают в действие: Белому очень идет роль продавшегося с потрохами поэта, Рыжий уморителен в гольфах и бантиках толстой, глупой и нелюбимой дочери Егора, объедающейся зубной пастой.

Кирилл Серебренников много чего придумал, чтобы поддерживать жизнедеятельность этой мертворожденной «литературы» и присовокупить спектакль «Околоноля» к своей коллекции действительно талантливых спектаклей и фильмов о России – заколдованном искривленном пространстве, эдакой Зоне, черной дыре, где не действуют законы природы и человека («Юрьев день», «Киже», «Мертвые души», «Господа Головлевы»).

Черные костюмы (порой совершенно фантастические), черный потолок, створки которого порой с грохотом распахиваются, открывая за ними еще большую черноту, новомодные айпэды с первыми лицами бомонда вместо человеческих лиц, жутковатое реалити-шоу с убийством любимой женщины Егора Плаксы (инопланетно красивая Паулина Андреева)...

Но в этом ряду спектакль «Околоноля», будучи самым амбициозным проектом, смотрится бедным родственником – именно потому, что в основе его лежит довольно циничная имитация.

Околоноля. Театр п/р Олега Табакова. Пресса о спектакле